Но ЮММ являет собой - хочет он этого или нет - "лицо" Союза русскоязычных писателей Израиля, и ему следовало бы быть поосмотрительнее с опрометчивыми характеристиками поэтов - как живых, так и особенно мертвых: они заслужили покой.
Речь идет о статье "По какому цеху числить Юлия Кима?", опубликованной в тем числе в "НН". Он начинает с рассказа о том, как д-р филологических наук В.И.Гусев (известный в Союзе критик и не дурак выпить) "умело подталкивал" студентов Литинститута "к выводу, что стихотворением может считаться любой текст, главное, чтобы его набрали столбиком и включили в поэтический сборник…"
Если это правда, то "вывода" насчет "столбика" вполне довольно, чтобы усомниться в заслуженном докторстве г-на Гусева. К тому же я не считаю, что поэзия вообще нуждается в определении, как не нуждается в нем любовь или, простите меня, Всевышний. А если уж на то пошло, мне хватит Жуковского ("Поэзия есть Бог в святых мечтах земли") или раннего Бродского ("Лунной ночью / запоминать длинную тень, / отброшенную деревом или человеком"), или Пастернака ("Это - круто налившийся свист, / Это - щёлканье сдавленных льдинок, / Это - ночь, леденящая лист, / Это - двух соловьёв поединок". Тоже, на взгляд многих, бред, но даже они согласятся, что бред - высокий.
Тем не менее оказывается, что ЮММ использует эту гусевскую дефиницию, чтобы прийти к еще более странному истолкованию поэзии: "насколько написанный текст находит отклик в душе читателя, воздействует на него, востребован им, вызывает желание читать своим любимым, своим единомышленникам, оппонентам…" и т.д. "И в этом плане произведения Юлия Кима выдерживают любую непредвзятую критику".
Как говорится, на здоровье! Мы действительно с удовольствием слушаем песни Кима и радуемся им. Кушнер и Рейн недовольны - они вышли из состава жюри (а выбор, сделанный жюри, и впрямь, как выразилась одна из российских газет, "озорной"), но… не надо по этому поводу нервничать. Кому нравится арбуз, кому - свиной хрящик, это сугубо личное дело.
Однако ЮММ делает из своего сомнительного посыла, начисто вырубающего из литературы античность, средневековье и фактически всю новую литературу Запада (ибо кто же станет читать "любимым, единомышленникам и оппонентам" всю эту "многословную дребедень", требующую большой работы над собой, не говоря об отличной памяти). Тем более что есть новейшие сочинители: "Был прав Шекспир: времен порвалась нить. / Поехала куда не знамо крыша" (впрочем, это не кто-нибудь знаменитый, а вполне неизвестный мне поэт А.Новицкий).
После чего, окончательно увлекшись, ЮММ берется за разбор творчества Пушкина и Высоцкого, противопоставив строки из "Песни о вещем Олеге": "Волхвы не боятся могучих владык, / А княжеский дар им не нужен; / Правдив и свободен их вещий язык / И с волей небесною дружен…" – современному переложению из Высоцкого: "Волхвы–то сказали с того и с сего, / что примет он смерть от коня своего".
"Насколько выше посыл Высоцкого, жизненнее, насущнее, тоньше…", - восхищается ЮММ. И дальше, сравнивая "Маленькие трагедии" с исполнением роли Дон Гуана артистом: "Куда там Пушкину до накала строк Высоцкого!"
(Строки, между прочим, все-таки Пушкина.)
Но читаю дальше и совсем теряюсь: "Пушкин жил в счастливые вегетарианские времена…"
Пушкин?
Нужно ли напоминать, что он жил "при трех царях" – Павле, Александре и Николае? Это не было лучшее время для России. Что он пережил Отечественную войну 1812 года, что "каждый познакомившийся с царской Россией, будет рад жить в какой угодно другой стране… всегда полезно знать, что существует на свете государство, в котором немыслимо счастье, ибо по самой своей природе человек не может быть счастлив без свободы" (маркиз де Кюстин), что царя Николая I, который (по ЮММ) "народ считал своим", тот же народ называл Николаем Палкиным, что…
Кстати, и Высоцкий свою творческие годы тоже прожил не в сталинские времена.
И каким образом выводит ЮММ из "вегетарианских" времен Пушкина, окрестившего время своей жизни "жестоким веком", следующую посылку: "Так что отставим в сторону то, каким образом доводится до слушателей поэзия, - под гитарный аккомпанемент или в подцензурных респектабельных сборниках"?
Зачем же отставлять? Ответ прост: разная – по-разному.
Вот что писала Марина Влади (жена Высоцкого): "Единственные книги, которые ты хранишь и время от времени перечитываешь, - это книги Пушкина. Единственный человек, которого ты цитируешь наизусть, это Пушкин. Единственный музей, в котором ты бываешь, - это музей Пушкина. Единственный памятник, к которому ты носишь цветы, это памятник Пушкину. Единственная посмертная маска, которую ты держишь у себя на столе, - это маска Пушкина. Твоя последняя роль — Дон Гуан в "Каменном госте". Ты говоришь, что Пушкин один вмещает в себе все русское Возрождение. Он мученик, как и ты, тебе известна каждая подробность его жизни, ты любишь людей, которые его любили, ты ненавидишь тех, кто делал ему зло, ты оплакиваешь его смерть, как будто он погиб совсем недавно. Если воспользоваться словами Булгакова, ты носишь его в себе. Он твой кумир, в нем соединились все духовные и поэтические качества, которыми ты хотел бы обладать" (подчеркнуто мною. – И.А.).
