Софа Ландвер о себе и о судьбе...

О родителях

... Каждый человек говорит, что его родители самые неорди­нарные, но у нас с сестрой мама и папа действительно бы­ли неординарными. К сожалению, они рано ушли из жизни. Но в памяти навсегда остался их светлый образ. Мама была учительница, а папа - военный, командир связи дивизии. Мы разъезжали по всей стране из города в город, из диви­зии в дивизию: Омск, Тюмень, Калининградская область, Белоруссия, Ленинград, Киев... Но благодаря родительской заботе, наш дом никогда не покидало чувство тепла и уюта. Даже сегодня, когда я уже сама много-много лет мама, не бывает дня, чтобы я не проговорила: 'Так делала моя мама, так бы сказал мой папа”. У мамы была широкая натура, хороший вкус, она играла на музыкальных инструментах, и вообще была очень умная, очень красивая, очень теплая женщина.

...У нас была семья советского военнослужащего и одно­временно еврейская семья. Тяжело ли это совмещать?

Военнослужащим быть непросто. Еще тяжелее в СССР было военнослужащим-евреям, да к тому же евреям, до­стигшим определенных высот - таким, например, как мой отец. Он закончил академию связи и дослужился до полков­ника. Когда папа поступал в академию в Ленинграде, у них на курсе учились всего два еврея. Он и еще один человек, которого я много лет спустя совершенно случайно встрети­ла в Израиле.

В то время евреи продвигались с трудом, и им надо было быть выше и лучше остальных. Паламой был еврей до глу­бины души и всегда отстаивал свое еврейство. Один раз да­же очень хорошо врезал офицеру за антисемитское выска­зывание. Он не говорил на идише, но понимал этот язык. Он всегда гордился своей национальностью. Помню, когда отец при­ехал в Ленинград на мою свадьбу. Тетя мужа сказала: “Без хупы свадьбы не будет!” И это в те годы, в Ленинграде! Но полковник советской армии не стал возмущаться, а, сменив офицерскую форму на гражданскую одежду, побежал ис­кать десять евреев для миньяна.

... Я вспоминаю, как, напутствуя нас с сестрой в большую жизнь, мама всегда говорила: “Самые дорогие вещи, кото­рые я могу вам дать, - это знания, учеба, институт. Это то, что откроет вам дорогу в жизнь”. Жизнь мамы была очень непростой, ей постоянно приходилось преодолевать пре­пятствия. И может, это одна из черт ее характера, которая передалась нам с сестренкой. Поставить цели и преодолеть все преграды. Такими были наши родители.

О муже (ז"ל)

Когда я выходила замуж, мне исполнился 21 год. Мои роди­тели служили в Минске, а я продолжала учиться в Ленинграде, в пединституте, и жила у бабушки с дедушкой. А с Оскаром познакомилась на свадьбе дальних родствен­ников дедушки. Помню, страшно не хотела идти на эту свадьбу. Но дедушка с бабушкой уговорили. Когда пришла на торжество, среди гостей увидела своего будущего мужа. Как-то само самой выделила его из толпы. И он меня запо­мнил. Через какое-то время мы начали встречаться. Потом потерялись, потом снова нашлись. Точнее, он нашел меня. Больше 30 лет мы прожили душа в душу.

...После окончания института я, как жена декабриста, по­ехала вслед за мужем. Уезжали в Вологодскую область. Вы знаете, что такое Вологодская область, да еще в те годы? Хо­лод. Морозы. Печально знаменитые вологодские лагеря. После музеев, парков и театров Ленинграда нас встретила пустота, холод и мороз. Было страшно неуютно и очень, очень одиноко. Там мы проработали два года. Хотя думали уехать уже в первые дни. Дело в том, что я, мо­лодой специалист, рвалась работать по профессии, а работа была лишь для мужа. И вот, помню, муж привел меня к глав­врачу больницы и сказал: “Мы хотим уехать”. Врач, конеч­но, удивился такому повороту событий. “Что случилось?” - спрашивает. “В вашей больнице нет работы для моей же­ны!” “До сегодняшнего дня не было, - возразил главврач. - Вот тебе тысяча рублей. Поезжай, купи все оборудование, необходимое для кабинета логопеда, и начинай работать”. Так началась моя трудовая деятельность в Вологодской об­ласти.

Муж по специальности был стоматолог, окончил Первый Ле­нинградский медицинский институт, стоматологический факультет. На Вологодчине работал начальником отделе­ния в больнице. Предлагали ему и должность главврача, но он не согласился. Оскар человек скромный, не любил высо­вываться. Но несмотря на это, он мой путеводитель. Знаете, есть люди, которые любят сцену, любят людей. А мой муж любил людей, но не любил сцену. Он сопровождал семью. Он был столп, на котором держалась семья, и в тоже время старался находиться за занавесом. Не любил фанфар, не любил яркого освещения. Он был умный, интеллигентный, эрудиро­ванный человек.

Я же упрямая и настырная, и, видимо, для гармонии на­до было, чтобы рядом находился человек сильный, как Оскар (ז"ל). Его не стало 21 декабря 2008 года...

Трудная дорога к дому

К сожалению, нам с мужем пришлось пережить горе, кото­рое могло разбить, разрушить семью. Когда дочке Женечке было уже три с половиной годика, у нас родился мальчик. Это было восьмого марта, праздник, и врачи его упустили... У мальчика был детский церебральный паралич. Два года мы боролись за жизнь ребенка, за его здоровье. Держали до­ма целый штат врачей - и ортопеда, и детского терапевта, и невропатолога, и физиотерапевта, и массажиста. Не было профессора, к которому бы мы не обращались. Но, к сожале­нию, хотя было сделано все, мальчика не стало. Эти два года очень и очень скрепили нашу семью, хотя я знаю массу примеров, когда семьи, попадая в подобные си­туации, разбиваются. Потому что нет большего горя для ро­дителей, чем видеть своего ребенка и понимать, что ты не можешь для него ничего сделать...

И поэтому дочка для нас стала - самым дорогим существом на свете. раньше она возмущалась: “'Ты ко мне относишься, как к ребенку, а ведь я уже взрослая!” И я понимала ее. Но ничего с собой сде­лать не могла. Взрослая она, но вместе с тем, мама - я. Думаю, когда она стала мамой, она поняла и почувствовала, что для мамы ее ребенок всегда остается ребенком...

После Вологодской области мы переехали в Черновцы, там у родителей мужа был дом. Своих родителей он тоже, к сожале­нию, потерял в очень раннем возрасте. Мы планировали продать этот дом и уехать в Израиль. С первого дня, когда мы поженились, это было его мечтой. Для меня же, ленин­градской девочки, отъезд вообще обернулся тяжелой ситуа­цией.

Когда я пришла к папе и сказала ему: “Папа, я еду за сво­им мужем...”, он лишь спросил:"Золотая рыбка, чего тебе не хватает?” И действительно, в жизни у меня было все. Через две недели папы не стало. Он умер в 54 года от инфаркта.

На пороге новой жизни

В те годы я еще не представляла, что придет время и на во­прос “Кто ты?” - буду отвечать: “Израильтянка!” Помню, как- то в 1972 году мы приехали в Черновцы, и за столом на ка­кой-то свадьбе сидела молодая интересная женщина. Она рассказывала всем, что через несколько недель их семья уезжает в Израиль. Видимо, тогда у меня были такие боль­шие, удивленные глаза, когда я смотрела на нее, что она спросила: “Почему вы так смотрите? Через некоторое время и вы тоже поедете.. 

В Израиль мы приехали в августе 1979, когда Женечке ис­полнилось семь лет.

Я думаю, что ни у кого в жизни ничего не бывает просто. Абсорбция, репатриация - это очень тяжелый процесс, когда отрываешься от прежней жизни. А в те годы это было еще труднее.

Как-то выступала в университете перед студентами-евреями из других стран. Для того, чтобы прикоснуться к Израилю, понять, что такое Израиль, они по программе Сохнута на несколько дней приезжают сюда. Я их спросила: “Для чего вы при­ехали? Правда ведь, вы приехали увидеть нашу жизнь и, вернувшись до­мой, рассказать родителям, что здесь есть страна, со своими проблемами, со своими трудностями, но ко­торая вас ждет?” Возра­жать никто не стал...

А у нас этого не было. Мы приезжали в совершенно другой мир. И все, что оста­валось ТАМ, как бы закры­валось за нами. Вернуться мы уже не могли. Самое страшное, что ты уезжал и знал, что никогда больше не увидишь свою семью, своих близких.

Я хорошо помню ночь, когда наш самолет призем­лился в Бен-Гурионе. Никто нас не встречал. Мы втроем, практически с пустыми руками (тогда не разрешали приво­зить больше ста килограммов груза на семью), спускались по трапу. Была страшно душная ночь. Выйдя из самолета, мы сразу же очутились в какой-то дикой сауне. А под утро нас привезли в Ащдод, за железную проволоку. В первый раз, когда, не обратив на это внимание, послала маме фото­графию нашего центра абсорбции, то мама заплакала: “Со­фочка, деточка, куда же тебя занесло.

Но несмотря ни на что, это был хороший центр аб­сорбции. У нас была малюсенькая комната, метров пятнад­цать, в которой была и кухня, и ванная, и туалет. И все бы­ло вместе! Однако самыми тяжелыми оказались не бытовые трудно­сти. Представлялось: здесь ты - там мир, а между нами стена. Да к тому же проблема с работой. Все достигалось очень тяжело. И на многие годы муж стал столпом, на котором держалась наша маленькая семья. Без поддержки близкого человека обойтись было нельзя.

Привыкаем к новой жизни

Особенно сложно было первые два года. Я даже старалась не садиться вместе с супругом за стол. С первого дня он мне сказал: “Нельзя экономить на еде. Куриные крылышки и горлышки, запах от которых стоит по всему центру аб­сорбции, за нашим столом, что­бы не появлялись. Лучше купи 100 граммов хорошего мяса, чем килограмм отбросов...”

Че­рез несколько месяцев закон­чился ульпан, пришло время покупать электротовары, а ста­вить их было некуда, наш ма­ленький багаж по-прежнему стоял на складе - для него места тоже не находилось. К тому же дипломы нам еще не утвердили. Вообще надо сказать, муж(ז"ל) - был великолепный стоматолог и очень быстро начал работать. Но пока диплом еще не был утвержден, надо было на что-то жить. И он пошел на завод, разнорабочим. Правда, надо ему отдать долж­ное, он воспринимал это кида­ние ящиков как спорт. Никогда не видела, чтобы он пришел, на­супился, сказал: “Все, сломался! Так больше не могу! Мне плохо, зачем мы сюда приехали?” А к тому времени все наши друзья разъехались: кто в Америку, кто в Германию.

Я говорила, что два года не садилась за стол вместе с му­жем. .. За стол - то я конечно садилась. Но подавая ему, гово­рила, что уже кушала. Ведь, приходилось экономить.

Но, повторюсь, самым страшным было не вот это чувство, что тебе материально тяжело. Материально тяжело было многим. А то, что мы строили свою жизнь практически с ну­ля. Знаете, сейчас я выхожу на улицу, все подходят и гово­рят: “Здравствуйте, Софа!” - и сегодня нет практически лю­дей, которые не знают меня, а тогда практически не было людей, которых я знала...

Еще одна трагедия

Это случилось в 90-х годах прошлого века. Самое начало большой алии. Я знала, что мама тяжело больна. Дни ее жизни были практически сочтены. Я пыталась через Ав­стрию въехать в Советский Союз, чтобы хотя бы в послед­ние дни увидеть ее. Не получилось. Мама умерла за два дня до того, как я получила разрешение на выезд из СССР. Вместе с сестрой она была отказницей. Сестра - из-за своей канди­датской, а мама не хотела уезжать без нее. Мы с мужем до последнего боролись за то, чтобы вывезти ее оттуда. Под­нять разделявший нас железный занавес нам помогали Ха­им Чеслер, Шимон Перес (ז"ל)  и еще много, много других людей, занимавшихся алией и диаспорой.

Я проводила голодную забастовку напротив Посольства СССР в Австрии. Но ничего не получалось. И вот, когда я уже вернулась из Австрии, то в аэропорту сказали: “Ты полу­чила разрешение на въезд”. Еще через несколько часов по­звонили из МИДа и сказали: Ты получила разрешение на въезд, а мама на выезд”. Но через два дня мамы не стало. Вот такая была трагическая история.

Случайностей в жизни не бывает

Наверное, случайностей в жизни не бывает, каждый чело­век сам реализует заложенный в нем потенциал. Знаете, есть такая притча, легенда, о том, что каждому человеку дается две возможности, два жизненных пути. И если ты выберешь ту дорогу, по которой идешь сегодня, - значит так суждено. На моем перекрестке было несколько дорог. И я выбрала ту, которую выбрала. А вот почему я пошла по этому пути?..

 Тогда не было такого количества рус­скоязычных СМИ, как сегодня. Не было радиостанции РЭКА, телевидения. И информация для репатриантов пере­давалась из уст в уста, или приходилось добывать ее само­стоятельно. Мы были вынуждены быть активными. Чиновники во все времена были бюрократами. И все­гда очень “любили” нашу алию. Например, в те годы стро­или много социального жилья, но если вы просили Ашдод, вам давали Ашкелон, если просили Ашкелон вам давали Хайфу. И нужно было постоянно доказывать правоту. При­ходилось даже устраивать забастовки, после одной из них, которую мне пришлось возглавить, ашдодцы получили 60 квартир и люди, видимо, поверили в мое качество лидера. Потом пошла работать в больницу, потому что специализи­ровалась на определенных дефектах речи. Начала помо­гать репатриантам в Гистадруте. Все было очень просто, мне сказали: “Приходи после работы, будешь помогать олим...” Потом выбрали членом городского муниципали­тета, избрали на вторую каденцию. Ну, а потом первая ка­денция в Кнессете, вторая, министерская должность... Сказать, что я когда-то дума­ла или мечтала о том, что займусь политикой, не могу. Ско­рее всего, хотела заняться наукой.

Работа и семья

Когда я пошла в политику, муж (ז"ל)  одобрил мой поступок. Мо­жет, он не думал, что это будет настолько серьезно? Но я считаю, что если бы не было его плеча, то и я бы не состо­ялась как политик. Правда, когда начинала заниматься политикой, мы договорились, что дом и семья от этого страдать не будут. Поэтому вставать  и тогда и сейчас приходиться в 6 утра и самостоятельно заниматься домашним хозяйством: гладить вещи или го­товить обед...  

Считаю, что не важно чем занимается женщина, семейные обязанности для нее - это главное.  У нас в семье всегда так принято, один помогает другому. А я стараюсь, не вступать от этого правила  и помогать тем кто, как и я,когда-то, начинает в Израиле новую жизнь.  Ведь сегодня, мы все - одна большая семья репатриантов!

­