После войны он служил в Москве, на Камчатке, после демобилизации поселился с семьей в поселке Колодищи, что под Минском. Инвалид войны 1-й группы, он долгие годы тяжело болел и умер 12 февраля 2007 года.
Брат давно мечтал переехать на землю предков, но мечта его так и не сбылась: то тяжело болела жена, то он сам перенес две сложнейшие операции и умер на операционном столе.
В 2001 году перед моим отъездом в Израиль брат продиктовал мне воспоминания об одном из эпизодов войны. Мне бы хотелось, чтобы читатели вашей газеты ознакомились с этими фронтовыми воспоминаниями.
***
- На заключительном этапе войны с фашистской Германией, во время штурма города-крепости Кенигсберг, мне, капитану Советской Армии Владимиру Шпитальнику, вместе с подполковником Петром Яновским и капитаном Александром Федорко, выпало трудное и опасное задание: предъявить ультиматум советского командования о капитуляции 130-тысячному кенигсбергскому гарнизону и взять в плен коменданта крепости генерала от инфантерии Отто Лаша и его штаб.
11-я гвардейская стрелковая дивизия, в которой я служил, наступала со стороны Балтийского района на королевский замок. Заключительные бои были наиболее кровопролитными.
Кенигсберг располагал многочисленными укреплениями, с которыми нашим войскам ранее не приходилось сталкиваться.
Оборонительная система состояла из двух поясов - внешнего и внутреннего. Внешний пояс обороны протяженностью более 45 км, включал в себя 15 фортов. Кроме того, в него входил широкий и глубокий противотанковый ров длиной около 50 км, свыше 400 дзотов, две линии траншей, проволочные заграждения и минные поля. Внутренний пояс обороны состоял, прежде всего, из 12 мощных фортов, названных в честь немецких королей и полководцев.
Форт - это пятиугольное кирпично-бетонное крепостное сооружение. Толщина каменной кладки центральных стен форта достигала 7-8 м. Со всех сторон форты опоясывались рвами шириной в 10-15 м, наполненными водой. Передняя стенка рва, одетая камнем, опускалась к воде отвесно, что делало невозможным форсирование рва танками. В каждом форте размещался гарнизон численностью в 300-500 вооруженных до зубов солдат. Все форты были надежно связаны друг с другом огневой системой, шоссейными дорогами, а некоторые и подземными ходами-сообщениями, по которым проходила узкоколейка.
Во избежание больших потерь с нашей стороны, было решено подавить врага мощью артиллерии и авиации. На четвертые сутки боев в распоряжении 27-го гвардейского полка 11-й стрелковой дивизии прибыли два немецких офицера для прекращения боевых действий и последующих переговоров.
В ответ на это командующий Третьим Белорусским фронтом маршал Василевский отдал приказ направить в штаб генерала Лаша наших парламентеров, но не для переговоров, а для предъявления ультиматума и пленения генерала вместе с его штабом. Это случилось вечером 9 апреля 1945 года.
Для выполнения этой миссии была сформирована группа из трех офицеров, имена которых я назвал в самом начале своих воспоминаний.
Я оказался в их числе в должности старшего инструктора политотдела по работе среди войск и населения противника, неплохо владея немецким языком, что могло крайне пригодиться в данном случае.
Нам всем выдали новое обмундирование, отобрали все имеющиеся у нас документы. Оставили мы в штабе и свое личное окружение. На руках у нас остался один документ - обращение маршала Василевского к немецким войскам, окруженным в районе Кенигсберга.
вились в путь. Когда вышли, было еще светло, но город обволакивал едкий дым пожарищ. Всюду валялись искореженные рельсы трамвайных путей, трупы людей и лошадей, горящие дома.
На протяжении всего маршрута мы находились под прицелом противника. Спасаясь от автоматных очередей и осколков мин, мы вынуждены были передвигаться перебежками, прижимаясь к стенам полуразрушенных зданий. У одного из зданий огонь фашистов был особенно интенсивным, и старший группы приказал мне спуститься в подвал и обследовать его на случай, если там придется долго отсиживаться.
В подвале было темно и сыро. В полумраке я заметил дверь и открыл ее. На цементном полу, тесно прижавшись друг к другу, сидели несколько десятков немецких женщин, стариков и детей. Увидев советского офицера, эти люди на коленях стали умолять не убивать их.
Я спокойно объяснил им причину своего появления, сказав, что мы - парламентеры, следуем к немецкому командованию с благородной миссией: добиться прекращения кровопролития. По репликам пришедших в себя после внезапного шока немцев я понял, что они желают нам успехов.
Пройдя с полкилометра, мы неожиданно наткнулись на группу немецких солдат. Их поведение трудно было назвать мирным. Не знаю - понимали ли мои попутчики, о чем разговаривали между собой солдаты, мне же все стало ясно с первой минуты. Один из нацистов настойчиво требовал нас расстрелять. Но были такие, кто сомневался. Я объяснил солдатам, кто мы и куда идем. "Доставьте нас к коменданту города!" - потребовал Яновский. С большой неохотой немцы нас отпустили. Мы продвигались по узкой улочке в конец разрушенного города. На всем пути попадались разбитые танки, орудия, автомашины, трупы солдат.
После долгих блужданий, преодолев все трудности и препятствия, примерно в девять часов вечера, мы добрались до немецкого штаба, находившегося в подземном бункере. Массивные железобетонные стены и потолок могли выдержать прямое попадание крупнокалиберного снаряда или бомбы.
У входа бревна, доски, клубки перепутанных проводов. Бомбоубежище начало заливать одой и нам пришлось пробираться в штаб коменданта крепости по настилу досок.
В подземелье был длинный коридор, битком набитый немецкими офицерами. Лица у них были потерянные. Завидев нас, офицеры вытягивались в струнку и отдавали воинскую честь, но обстановка была крайне нервозной.
Нас встретил начальник оперативного отдела штаба полковник фон Зюскинд-Швенди. Подполковник Яновский предъявил ему обращение-ультиматум. Ознакомившись с ним, полковник сказал, что его штаб готов подписать документ о прекращении сопротивления и принять наши условия. Что это именно так, мы убедились на деле: в углу кабинета полковника стояли с десяток упакованных чемоданов. На карте были размещены маршруты движения пленных, пункты сбора оружия и техники. Все было сделано с немецкой педантичностью.
После этого полковник попросил, чтобы мы следовали за ним. Нас встретил высокий генерал в парадном мундире с галунами и рыцарским крестом в петлице. Он старался казаться спокойным, но ему это плохо удавалось. С ним был начальник штаба, генерал-лейтенант Ганс Миклош и переводчик.
Лаш поздоровался с каждым из нас за руку и предложил сесть. Мы сидели, они стояли.
Подполковник Яновский представился сам и представил каждого из нашей группы. Лаш поинтересовался - есть ли среди парламентеров переводчик. Я встал и на немецком языке ответил, что выполняю функции переводчика. Генерал спросил, где я научился так хорошо говорить по-немецки. "У вас настоящий берлинский диалект", - сказал он. Я ответил, что с отличием закончил Ленинградское военно-политическое училище, где хорошо преподавали немецкий язык. Кроме того, я - еврей, и язык нашего кровного врага мы должны хорошо знать, чтобы победить его. Генерал внимательно посмотрел на меня, кисло улыбнулся и устало опустился в стоявшее рядом кресло.
Переговоры вел Яновский, а я переводил. Чувствовалось, что генерал уже осознал безвыходность своего положения и готов был подписать акт о капитуляции. Генерал просил подполковника Яновского переговорить с советским командованием, чтобы он прислал на подмогу роту автоматчиков и несколько танков, так как в городе неспокойно и имеется группа офицеров-эсэсовцев, не согласных на капитуляцию и готовых сражаться до конца.
Предложение Лаша основывалось не на пустом месте. В самый разгар переговоров в кабинет коменданта ворвался начальник одного из отделов нацистской партии в Кенигсберге Фидлер с группой вооруженных эсэсовцев, намереваясь расстрелять парламентеров и самого Лаша. Генерал назвал их безумцами и вызвал офицеров охраны. Десяток дюжих офицеров разоружили эсэсовцев и выволокли их вместе с Фидлером из кабинета. По нашему требованию Лаш приказал усилить охрану и никого больше не впускать в бункер.
Дальше начались основательные переговоры о деталях сдачи в плен. Генерала интересовало все: сколько вещей он и офицеры штаба смогут взять с собой, сколько адъютантов положено ему, генералам и старшим офицерам и многое другое.
Примерно через час нам показали приказ Лаша по гарнизону о прекращении боевых действий. Он был направлен во все части и подразделения, державшие оборону города. Генерал, горько улыбнувшись, предложил нам как победителям выпить на брудершафт с побежденными и поужинать. Мы были голодны, и после пережитого хотели немного расслабиться, но у нас не было никакой гарантии, что это гостеприимство не преследует какую-то скрытую цель - и мы отказались. После этого подполковник Яновский приказал Лашу собрать весь его штаб для сдачи в плен. Через полчаса выстроилась большая группа генералов и старших офицеров.
В третьем часу ночи мы пересекли линию фронта довольно необычной колонной. Впереди шел подполковник Яновский, за ним - бывший комендант Кенигсберга генерал Отто Лаш. Затем - несколько десятков немецких генералов, офицеров, ординарцев и адъютантов. Мы с капитаном Федорко замыкали шествие.
10 апреля 1945 г. на рассвете началась массовая сдача в плен частей и подразделений противника. Длинные колонны обезоруженных немецких солдат и офицеров с белыми флагами двигались по указанным маршрутам на сборные пункты. Было взято в плен 92 тыс. солдат и офицеров, в том числе 1800 офицеров и генералов. Среди огромных трофеев насчитывалось свыше 3,5 тыс. орудий и минометов, 128 самолетов, 89 танков, более 17 тыс. автомашин, тягачей и тракторов.
Гитлер не смог примириться с потерей немецкой крепости, объявленной им "абсолютно неприступным бастионом немецкого духа", и в бессильной ярости приговорил Лаша к смертной казни. Думал ли он, что спустя 20 дней ему самому придется покончить жизнь самоубийством, а еще чрез десять дней Верховное командование вермахта подпишет акт о капитуляции Германии…
Что касается нас, советских парламентеров, то каждый за выполнение данного задания и проявленное при этом мужество был удостоен ордена Боевого Красного замени.
Летят годы. Уходят из жизни последние ветераны войны - мои боевые друзья и товарищи, среди которых было немало евреев. Скоро вслед за ними уйду и я. Вот и решил оставить свои воспоминания о страшной войне, которые помогут нашим детям, внукам и правнукам узнать о том, как вместе с русским и другими народами, воевали со страшным врагом и евреи.