Быть евреем в послевоенном Советском Союзе было непросто, а порой и опасно. В те времена в самом осознании своей еврейской сущности крылось что-то "антисоветское" и даже "враждебное". Некоторые меняли имена и фамилии, другие становились "русскими интеллигентами" и "совестью нации", совсем отчаянные превращались в ярых антисионистов. Не только ощущать себя евреем, но сохранять память о еврейской истории и традиции могли позволить себе немногие.
Леонид Белоцерковский - старейший русскоязычный редактор в израильской прессе. Его стаж уже превышает тридцать лет, из которых почти четверть века он возглавляет газету и издательский дом "Новости недели". Мы поговорили о журналистике, о еврейском самосознании в Советском Союзе и в Израиле
- Леонид, вы, конечно, этого не помните. Но много лет назад, когда я была совсем юной новой репатрианткой, мы с вами общались. Тогда я страстно хотела стать журналистом и мечтала работать в газете. Как-то я сумела раздобыть ваш номер телефона. Набралась смелости, позвонила и таким тоненьким голоском пролепетала: "Я Майя, вот, по поводу работы..." Вы, по всей видимости, были чем-то заняты или просто не в духе, и ответили мне очень, скажем так, резко. После чего попытки устроиться на работу журналистом пришлось заморозить на много лет. Может быть, ответь вы тогда по-другому, у меня бы жизнь сложилась иначе.
- Знаете, все, что ни делается, к лучшему. Вообще-то это не в моем стиле, я обычно не грублю девушкам. Но в тот момент - а наш разговор, видимо, произошел в начале нулевых - было уже очевидно, что Большая алия себя исчерпала, молодежь и те, кто устроился по специальности, актуальную информацию получают на иврите. Роль и целевая аудитория печатных русскоязычных СМИ менялась. Поэтому мне представлялось нечестным привлекать молодых людей к малоперспективной деятельности. Молодежь, приходя на работу, пыталась переориентировать газету на своих ровесников, а эта аудитория быстро сокращалась. Расцвет русскоязычной журналистики в Израиле пришелся на девяностые. Я могу без ложной скромности сказать, что на рубеже веков издательский дом "Новости недели" был крупнейшим в мире СМИ за пределами языковой метрополии. Три ежедневных газеты и шесть еженедельных. В рекордные времена каждое из этих изданий достигало трехсот полос! То есть можете представить себе масштаб. На пике общий тираж наших изданий превышал тираж газеты "Маарив". В нулевые размах уже был скромнее. Поэтому я приношу извинения, если обидел юную особу. Но, как видите, у вас жизнь сложилась неплохо, так что не все так трагично...
- Да, слава Богу. Израильская пресса на русском языке - вещь достаточно специфическая. Существуют ли аналоги? Существует ли пресса на румынском, венгерском, польском языках?
- Конечно, она существовала раньше. Да еще и на немецком, и на идиш. Но уходят поколения, и с ними популярные когда-то газеты. Сегодня основными потребителями русскоязычных СМИ в Израиле являются люди старшего возраста. Они наши верные читатели, спасибо им за это. Мы, кстати, одно из немногих печатных изданий, у которого нет своего интернет-сайта. Это другой мир, другая журналистика. Я не хочу этим заниматься. Наш мир меняется, в нем больше нет места "письму Татьяны" или посланиям Сирано. Наступила эпоха общения при помощи неких символов, рожиц, пальцев. Вместо поздравлений люди посылают друг другу открытки, которые находят в интернете. Не хочется в это верить, но живое общение уходит. Ведь раньше, когда вы писали письмо, вы размышляли над каждым словом. А теперь посылают веселого зайчика.
- Но, если возвращаться к тем временам расцвета русскоязычной журналистики, то у вас же были эпические битвы с газетой "Вести", возглавляемой Эдуардом Кузнецовым.
- Эпоха кузнецовских "Времени" и "Вестей" продолжалась менее десяти лет. Я не хочу сравнивать себя с Эдуардом Самойловичем, это легендарная личность и герой еврейского народа. Да и невозможно сравнивать. Тогда газетой "Время" владел Максвелл, еще одна легендарная личность, и уровень финансирования был совершенно другой. Отличных условий для своей команды Кузнецов - не без помощи Натана Щаранского - смог добиться и при переходе в концерн "Едиот ахронот", где была создана газета "Вести". В личном зачете "Вести" были лидером продаж. Но если брать командный зачет, то тираж наших изданий был заметно выше. После ухода Кузнецова "Вести" по инерции продолжали гонку, но в итоге более трех лет назад сошли с дистанции. А пять наших еженедельников ("Новости недели", "Секрет", "Луч", "Эхо" и "TV-клуб") продолжают радовать читателей. Немалая заслуга в этом и нашего издателя Эли Азура.
Сегодня штат сотрудников газеты "Новости недели" состоит из "последних из могикан", тех, кто работает в прессе уже не первый десяток лет. Главный редактор Леонид Белоцерковский считает, что бумажная газета - жанр уходящий, рассчитанный на последних преданных читателей, которые по-прежнему каждый четверг выходят в киоск и покупают толстую газету, которую можно читать всю неделю.
- В чем же ваш секрет?
- Я всегда пытался понять, кто мой читатель, и работать на него. Мои желания и потребности не должны совпадать с читательскими, я должен учесть интересы потребителей. Поэтому я всегда отвечал на телефонные звонки и читал письма в редакцию. Видимо, это позволило мне создать модель "среднего читателя", и я угадывал его требования лучше, чем конкуренты.
- А как зарождалась русскоязычная журналистика? Ведь в начале 90-х приехали люди, которые не владели ивритом, не понимали, что происходит в стране и часто вообще никакого отношения к журналистике не имели, вот и вы по образованию гидролог. Как они могли писать аналитические статьи?
- Да, многие из наших журналистов не имели формального образования. Но это были эрудированные люди, умевшие неплохо писать и хорошо схватывавшие информацию. У них было одно существенное преимущество перед некоторыми советскими профи: они не ждали указания из райкомов и горкомов. Они были свободными, они не боялись начальства. А это большое дело, скажу я вам. Как это происходило? Приведу пример. В редакцию одной ныне не существующей газеты устроились на работу два профессиональных журналиста. А в помощь им был приставлен репатриант 70-х, прекрасно владевший ивритом. Он пересказывал прочитанное в ивритской прессе, слегка комментируя. Акулы пера излагали все это на великом и могучем. При таком стиле работы ошибок было не избежать. И они были. Но и читатели были под стать журналистам и часто не замечали оплошностей. Кстати, оба этих журналиста в дальнейшем сделали блестящую карьеру в СМИ и не только.
- Эмигрантская пресса, что бы мы ни говорили, всегда вторична и по отношению к стране исхода, и по отношению к прессе на государственном языке. Как вы для себя решили этот вопрос?
- Мы какое-то время были вторичны, но только в самом начале. Сегодня ситуация другая. И те журналисты, которые пишут по-русски, как вы, например, конечно, прекрасно владеют ивритом и пользуются им в повседневной жизни. Вы, Майя, сделаю вам комплимент, не можете быть вторичной, потому что задаете вопросы, которые не придут в голову российскому или украинскому журналисту. Вы живете в Израиле и смотрите на ситуацию с израильской точки зрения. Я постоянно пытаюсь объяснить своим коллегам из других стран, что мы не русская пресса. Мы еврейская пресса на русском языке. Печально, что мы становимся как "радиолы во дворах". Но все не так уж плохо. Наши дети и внуки говорят на иврите, они вне языкового гетто и могут сами выбирать, на каком языке читать.
- Были времена, до появления соцсетей, когда пресса имела очень большое влияние. К вам прислушивались, газеты могли даже повлиять на исход выборов.
- Да, сейчас, конечно, это менее актуально. А когда-то для встречи с журналистами нашего издательского дома приезжали почти все ведущие политики Израиля. Чаще всех бывал Шарон, он неплохо говорил по-русски, и мне с ним было очень легко. То время, а вместе с ним и люди уже уходят в историю. Шарон, похожий на доброго медведя, который очень любил поесть. Ольмерт, который понимал, но стеснялся говорить по-русски. Папа-Лапид с его праведным гневом и антиклерикализмом. Обаятельный Шимон Перес, пунктуальный Йоси Сарид, герой отказа Натан Щаранский - все это, конечно, сегодня уже невозможно. Они были носителями какого-то особого шарма, которого я не ощущаю у нынешних.
- А что есть у нынешних?
- Прагматизм. Да Бог с ними, с политиками! Это далеко не самая интересная часть моей журналистской жизни. Мне гораздо интереснее были встречи с читателями. Их рассказы о пережитом, о еврейских судьбах на одной шестой части суши. Запомнились беседы с создателями русскоязычной прессы в Израиле Шабтаем Гимельфарбом и недавно ушедшим от нас Георгом Морделем, встречи с людьми-легендами, которые воевали и строили эту страну. Я был гораздо более подготовлен в "еврейском плане", чем многие другие новые репатрианты. Еврейская тема долгие годы была почти запрещена в Советском Союзе. Поэтому для нашей газеты она стала приоритетной. Уникальные воспоминания, рассказы, очерки, эссе, находки, оригинальные материалы, которые ранее не публиковались. Мы можем этим гордиться.
- Я еще помню те времена, когда в газетах печатали эротические романы и криминальные саги.
- Что касается криминала, то я с этого начинал, с приложения "Полицейское досье". Когда-то мне приходилось работать в экспедициях с расконвоированными зэками, так называемыми "химиками". Их рассказы познакомили меня с реальным миром криминала, а не его романтизированной версией. С другой стороны, так можно и Бабеля, и Достоевского, и многих других отнести к авторам "криминальной хроники". Что касается эротики, в самом начале девяностых читатели действительно интересовались этой тематикой. Но эротика - понятие широкое, от "Золотого осла" Апулея, "Декамерона" Бокаччо или "Темных аллей" Бунина до сальных фантазий малоизвестных авторов. К концу 90-х мы практически перестали печатать эротические материалы в наших газетах, потому что эту нишу полностью захватил интернет, да еще и в самых крайних проявлениях, где желающие могут ознакомиться с темой во всей ее широте и глубине.
- В какой момент вы для себя открыли Бога? Вы ведь носите кипу, живете в Иерусалиме и по нынешним временам - чистый мракобес.
- Да, это вы хорошо сказали... О том, что существует синагога, я узнал в детстве в Даугавпилсе, в Латвии, куда наша семья переехала из Подмосковья после демобилизации отца. Соседние мальчики, указав на синагогу, сообщили, что там детей на мацу режут. С возрастом я понимал, что поступить в университет и устроиться на работу мне будет несколько сложнее, чем моим друзьям с правильным "пятым пунктом". А потом случилась Шестидневная война, и я почувствовал причастность не только к евреям, но и к израильтянам. Кстати, я единственный мужчина в семье, так и не вступивший в партию. Ну а затем уже началось коллекционирование. Свою роль в выборе тематики сыграло знакомство с известным питерским букинистом, который дал мне для чтения книги из пятитомника Жаботинского, если не ошибаюсь, изданного в Париже и запрещенного в СССР. Этот знакомый был русским по национальности. Затем были ренановская "История израильского народа", книги Гретца, Дубнова, "Еврейская энциклопедия" и так далее. Все эти книги были изданы в России или в довоенном СССР. "Тамиздата" у меня не было, дабы не подставлять под удар всю коллекцию.
У Леонида была одна из крупнейших в СССР еврейских частных библиотек. В его доме бывали те, кто хотел больше узнать об истории своего народа. Бывали и товарищи в штатском, проявляя особую заинтересованность к знакомству с "беспокойным контингентом". Вот вам ирония судьбы: дед еще до революции сидел за распространение "Искры", а внук стал сионистом. В 1988-м году в Ленинграде впервые был организован аукцион, на котором можно было легально продавать книги. Часть библиотеки Белоцерковского ушла с молотка. Перевезти в Израиль деньги было невозможно, поэтому накупили всякой всячины, от кубинских сигар до мотоцикла "Ява" и пианино "Красный октябрь". Продажа этого "джентльменского набора репатрианта" позволила чувствовать себя немного свободнее в первые пару-тройку месяцев на исторической родине. Еврейская часть библиотеки была передана в Еврейское общество, и дальнейшая судьба книг неизвестна. Расставание с библиотекой Леонид называет одним из самых тяжелых переживаний в своей жизни. Сильнее - только уход из жизни любимой жены.
- Вы тоскуете по тем временам?
- Нет, я никогда не чувствовал себя в Советском Союзе своим. Ностальгирую по человеческим связям, которые были оборваны. Ведь мы думали, что расстаемся навсегда. Никто не мог предположить, что все рухнет так быстро. В Израиле у меня тринадцать внуков и правнук. И никто им не скажет: "Пацан, в той синагоге евреи режут детей на мацу". Многие поколения моих предков были гостями в чужих домах. Иногда терпимыми, иногда нужными, иногда нежелательными. Порой гонимыми. Но мои потомки не гости, они у себя дома. Значит, не зря мы приехали сюда почти тридцать три года назад.
- А почему вы продолжаете работать? Что вас держит?
- Когда за плечами столь много лет, прожитых вместе с коллегами и читателями, трудно расставаться. Да и зачем? Пусть время, неумолимый судья, вынесет свой приговор.