Дорогие Валя, Таня, Толя!
Наконец-то я могу выполнить данное вам обещание. Высылаю вам свои воспоминания о самых дорогих и близких мне людях, в частности – о вашем муже и отце Николае Петровиче Минакове, а также об Иване Петровиче Симакове, их штурманах, стрелках-радистах и стрелках.
Николай Петрович Минаков и Иван Петрович Симаков были моими командирами по экипажу в годы Великой Отечественной войны. С ними я совершил за годы войны в частях Дальней Авиации 129 успешно выполненных боевых вылетов (из них 115 боевых вылетов произвёл ночью с Симаковым, остальные – с Минаковым днём). С ними я пережил в то время всё тяжёлое и трагическое, что выпало на долю нашего народа.
Два моих командира – Минаков и Симаков – были во многом разными, заметно отличающимися друг от друга. В то время как Николаю Петровичу к началу войны только исполнилось 25 лет, Ивану Николаевичу перевалило в это время за 35 лет. Первый был холостяком, по-ребячески озорным (в добром смысле), общительным, беззаботно-жизнерадостным, полным сил и энергии человеком, с красивой статной фигурой и лицом, на котором остались (не портя красоты) следы перенесённой – видимо, в детстве – оспы. Тогда, как второй – Иван Николаевич Симаков – имел семью, по характеру – сдержанный, немногословный, угловатый, казалось бы – спокойно-безразличный, с лицом, на котором нашла своё отражение его нелёгкая судьба.
И, невзирая на столь внешнюю несхожесть, их объединяло многое, и прежде всего – профессия лётчика. Их авторитет, как первоклассных пилотов, был общепризнанным. Они с успехом летали на самолётах многих конструкций, в любых метеорологических условиях, днём и ночью. Эти прекрасные профессиональные навыки они приобрели в Гражданском Воздушном Флоте, откуда прибыли на фронт по личной инициативе, добровольно. Их отличали от многих других отзывчивость и готовность прийти на помощь немедля нуждающимся в ней. Они бесконечно любили Родину, свой народ и ратными делами это доказали.
Выше я уже говорил о том, что из 129 боевых вылетов 115 мне пришлось сделать ночью с Симаковым, и часть остальных – с Минаковым. По этому поводу мне следует сказать вот что. Мне часто задавали и продолжают задавать один и тот же вопрос: «Скажите, товарищ Миневич, с каким из этих двух экипажей – Минакова или Симакова – Вам приходилось труднее, сложнее, опаснее при выполнении боевых заданий?».
Для ответа на столь непростой и неординарный вопрос мне приходилось своим собеседникам приводить много конкретных примеров из былой фронтовой деятельности. Сейчас я этого делать не стану и ограничусь лишь некоторыми наиболее существенными замечаниями. Следует подчеркнуть, что в ночных условиях, да ещё в сложных метеоусловиях было неимоверно трудно экипажам решать поставленные задачи на боевой вылет. Однако ещё сложнее было выполнить боевой приказ, особенно – в первые дни и месяцы войны, когда экипажам 420-го особого дальнебомбардировочного полка, в состав которого входил экипаж Минакова, приходилось идти в бой далеко за линию фронта при полном превосходстве противовоздушной обороны противника. В этих условиях вероятность быть сбитым в бою возрастала во много крат больше. По этой причине наши потери в это время были ощутимо большими.
I.
Насколько это возможно, я стараюсь ознакомиться со всеми новинками мемуарной литературы, где повествуется о вкладе Дальней Авиации в дело разгрома фашистской Германии.
Взяться за перо меня заставила хорошая книга Дважды Героя Советского Союза Александра Игнатьевича Молодчего «В пылающем небе». Он же является автором книги «Самолёты уходят в ночь». Обе эти книги подробно описывают о Дальней Авиации, о людях, которые славили этот род войск. фронтовых товарищах, прошедших с ним большой и трудный путь войны».
Хотелось бы прокомментировать лишь одно место из этой книги. Дело в том, что автор на страницах 25 – 26 пишет о том, что положение на фронте осложнилось в связи с предпринятым фашистами в начале октября 1941 года новым наступлением на Москву. Нужно было любой ценой остановить врага. И не только остановить, но и отбросить, освободить родную землю. И далее он отмечает: «Полк нёс большие потери. Только за 2 дня – 6 и 7 октября – на базу не вернулись экипажи Брусницина, Клименко, Минакова, Кондратина… Долго мы ходили по аэродрому, ожидая, не появятся ли на горизонте знакомые очертания самолёта. Но время шло, никто не возвращался». Затем в книге прослеживается судьба не вернувшихся, но вот что сталось с экипажем Минакова, автор почему-то умолчал. И мне, штурману Николая Петровича Минакова, участвовавшему в этом, полном драматизма боевом вылете, хочется восполнить этот пробел! Что я и делаю. Итак, всё по порядку.
II.
Начну с того, каким образом судьба связала меня с друзьями-товарищами по экипажам Минакова и Симакова. Осенью 1940 года я – старший лейтенант, штурман 1-й эскадрилии 140-го авиационного полка, дислоцировавшегося на аэродроме Сеща, оснащённого самолётами «СБ» – был послан в город Полтаву на известные в то время, высоко котирующиеся в стране Полтавские курсы усовершенствования штурманов (сокращённо – ПАКУ). Расстался я с полком и моими друзьями по полку товарищами Нырковым, Салатой, Сливко и другими навсегда, так как вернуться обратно в часть не смог, помешало этому роковое четвёртое воскресенье июня 1941 года, заставшее меня среди слушателей ПАКУ. Курсами тогда командовал известный на всю страну человек – Герой Советского Союза Г.М. Прокофьев, удостоенный высокого звания в 1937 году за ратные дела в Испании при исполнении своего интернационального долга.
Обстановку на Полтавских курсах в первые дни Великой Отечественной войны, достаточно подробно воссоздал С.Ф. Ушаков в своей книге «В интересах всех фронтов». Ежедневно с курсов откомандировывались в свои части всё больше и больше штурманов.
Я с нетерпением ждал и своего часа отъезда в свой 140-й авиационный полк. Однако в конце июня (кажется, 26.06.1941) начальство курсов собрало всех оставшихся штурманов, усадили (в качестве пассажиров) в самолёты «ТБ-3» и доставили нас в Воронеж, на заводской аэродром. На аэродромном построении был объявлен приказ нового командира 240-го особого авиационного полка полковника Николая Ивановича Новодранова. Согласно приказа, я был включён в состав экипажа Николая Петровича Минакова. Стрелком-радистом у нас стал Павел Петрович Силин, стрелком – Георгий Дмитриевич Сельвиди. Оба они были специалистами срочной службы, которым осенью 1941 года надлежало бы демобилизоваться из армии. Оба они прекрасно владели материальной частью (стрелковым оружием и радиостанцией) самолёта. Были не очень высокие, но хорошо, ладно и крепко сложенные, целеустремлённые, хорошие помощники у командира и штурмана экипажа. После построения все разошлись по своим самолётам, чтобы там каждому из нас поближе познакомиться друг с другом и осмотреть, пощупать, полазить по новой машине, на которой предстояло выполнять боевые задания.
На память приходят подробности этой встречи. Могу твёрдо утверждать, что подобной теплоты, искренности, взаимопонимания я ещё в своей жизни никогда до и после (во время знакомства с людьми) не ощущал. Безусловно, на саму встречу оказывали влияние условия, создавшиеся в стране в первые дни войны. И, невзирая на то, что эти встреча и знакомство продолжались недолго, однако, они как-то естественно сблизили каждого и сделали на всю жизнь нас друзьями, словно наша дружба длилась с давних пор. Начался период освоения самолёта «Ер-2» на земле и в воздухе с одновременным его приёмом у авиационного завода.
В одном из таких полётов я полностью убедился, что судьба связала меня с прекрасно знающими авиаторами, особенно – со способным командиром экипажа. Чего только не проделывал на «Ерушке» (так ласково мы называли тогда детище молодого конструктора Ермолаева) Коля Минаков! Как с игрушкой обращался он с многотонным самолётом на разных его режимах и положениях в воздухе. Помню, Коля Минаков ввёл самолёт в пикирование на высоте 5.000 метров. Скорость самолёта неимоверно быстро нарастала, на приборе мелькали цифры 300, 400, 500, 600, 700, 800, 900 километров в час. Казалось, что вот-вот самолёт развалится. Однако этого не случилось, всё обошлось хорошо. Самолёт выдержал для него предельные нагрузки. Когда мы вышли из машины, начали обсуждать итоги полёта, я услышал голос Коли: торжествуя, с пафосом, свойственным молодому человеку, он сказал – «На этой машине легко и прекрасно летать и воевать, думаю, тоже!». К сожалению, дальнейшая наша боевая работа в течении всего трёх первых месяцев войны оказалась для всех нас во много крат сложнее, труднее, трагичнее, особенно – при выполнении дневного боевого вылета 7 октября 1941 года.
Я говорил выше о том, что на Московском направлении противник рвался к столице нашей Родины, обстановка здесь ежечасно становилась для наших войск всё хуже и хуже. Командованием предпринимались меры противодействовать натиску врага, остановить его. В этих целях была задействована вся авиация, в том числе – и дальнебомбардировочная. Наш 420-й полк особого назначения получил приказ бомбить и расстреливать войска противника, его танки, мото - механизированные части юго-западнее Юхнова, а также на шоссе Юхнов – Чипляево. Нам, экипажам цели разрешалось выбирать самостоятельно, инициатива предоставлялась полная. Полёт не обеспечивался истребительным прикрытием.
Позволю себе остановиться (по возможности – кратко) на этом, последнем для нашего экипажа, роковом вылете. День 7 октября 1941 года оказался в районе полётов в навигационном отношении хорошим. Выдался не по-осеннему ясный, хороший – как в районе цели, так и в районе аэродрома – денёк. Мы понимали, что особых трудностей в обнаружении цели, её поражения у нас не будет, кроме вопроса преодоления противовоздушной обороны противника. Однако, особого тревожного чувства мы не испытывали. Мы надеялись на благополучный исход боевого вылета. Без этой надежды, скажем прямо, идти в бой нельзя.
К 12.00 наш «Ер-2» был готов к вылету: полностью заправлен необходимым горючим, снаряжен бомбами «ФАБ-100» (для несведущих – 100-килограмовая бомба фугасного действия) и комплектом боеприпасов для стрелкового оружия. За 15 минут до вылета Николай Минаков, я, стрелок-радист Павел Савин, стрелок Георгий Сельвиди заняли в самолёте свои места и в расчётное время взлетели, сделали круг над аэродромом и легли на маршрут, ведущий нас к цели. Перед нами открылась панорама страшная, удручающая, которую трудно описать. Куда не посмотришь – вперёд, влево и вправо – всюду горели наши города, посёлки, деревни. Всплески разрывов бомб, снарядов, следы трассирующих пуль пулемётной и другой стрельбы свидетельствовали об идущих упорных на земле боях. Шоссейные дороги, а также дороги низшего класса были запружены идущими навстречу друг другу войсками и боевой техникой Красной Армии и противника.
Через час с небольшим после взлёта мы оказались в районе цели. По шоссе, с юго-запада упираясь в Юхнов, стояли в колонне из-за образовавшейся пробки танки, другая боевая техника вперемешку с пехотой, вытянувшейся не менее, чем на 10 – 15 километров. Мы своим прилётом в стан врага почему-то их не всполошили. Как нам показалось, их беспечность сейчас можно было бы объяснить тем, что они могли наш самолёт принять за свой (силуэт «Ер-2» был похож на внешний вид одного из немецких бомбардировщиков). К тому же первые их успехи на фронтах вскружили гитлеровцам голову. Они не могли и подумать, даже поверить, что советские авиаторы решатся и на полёт в их тыл без истребительного прикрытия, и наносить бомбовые удары. И только после того, как по приказу Минакова я успешно отбомбился, а Савин и Сельвиди отстрелялись из своего оружия (пулемётов), мы заметили, что в колонне начались поспешные перестроения. С земли противник открыл огонь из разнокалиберного оружия своей системы противовоздушной обороны, однако поразить экипаж им не удалось. Удачно маневрируя, Минаков сумел выйти в этой дуэли победителем.
У нашего экипажа настал этап полёта, который можно назвать возвращением на свой аэродром после выполнения боевого задания. В этой связи Минаков, согласно моим расчётам, развернул самолёт на заданный курс, и на этом курсе мы продержались в полёте не более 10 минут, испытывая удовлетворение от того, что хорошо отбомбились и отстрелялись по цели. Восторженное состояние в экипаже сменилось волнением и тревогой после того, как стрелок-радист Савин доложил Минакову: «Командир, слева сзади нас догоняет звено «Мессершмиттов-109», расстояние до них – около километра, готовлюсь к отражению атаки!». Завязался неравный скоротечный воздушный бой, в результате которого на самолёте возник пожар (загорелся левый мотор). Я и стрелок-радист Савин были тяжело ранены: у Савина крупный осколок остановился между грудной клеткой и лёгким, у меня были перебиты обе ноги, в бёдрах застряло много мелких и крупных осколков.
Два вражеских истребителя, видимо, почувствовали, что наш экипаж им сопротивления больше оказать не сможет, и пристроились к нашему самолёту вплотную и в таком положении сопровождали нас 15 – 20 секунд. Я глянул в их сторону и увидел, как на меня смотрят две пары глаз гитлеровских стервятников. Их выражение было настолько злорадно-торжествующим, что накрепко врезалось мне в память. Кажется, что сейчас, спустя 45 лет после случившегося, я бы смог выделить их из толпы, будь они в ней, только по их глазам.
В экипаже создалась ситуация, при которой Минаков принял единственно правильное решение – посадить самолёт на фюзеляж (не выпуская шасси) на первую попавшуюся по курсу полёта пригодную для этого площадку. В шлемофонах раздался знакомый голос командира: «Произвожу посадку на «брюхо», будьте внимательны и осторожны!».
Не прошло и пяти минут, как машина плавно коснулась земли, нехотя проползла несколько метров и остановилась.
К горящему самолёту быстро сбежались мальчишки и уже немолодые женщины с окраины деревни, у которой приземлился самолёт. С их помощью Минаков и Сельвиди вытащили меня и Савина из горящего самолёта, совершенно ослабевших и беспомощных, оттащили нас подальше от разбушевавшегося пламени.
Спустя несколько секунд раздался оглушительный взрыв на самолёте. В разные стороны от него полетели отдельные его обломки.
Вдруг все услышали возглас Сельвиди: «Командир, смотрите – там внизу немецкий танк!». Все обернулись в указанную стрелком сторону и увидали, как на удалении от нас (на расстоянии не более 2 км) двигался в нашем направлении по сильно пересечённой местности танк, на котором отчётливо выделялся крестообразный знак.
Немцев на этой земле ещё не было. Все всполошились. Наступила гробовая тишина. Спустя минуту раздался властный голос Минакова: «Сельвиди, с помощью женщин наложи жгуты Грише и Павлу, попытайтесь остановить у них кровотечение!». Затем, обращаясь к пожилой женщине, он сказал: «Прошу Вас: сделайте всё возможное, доставьте телегу, запряжённую лошадью! Умоляю – сделайте это, торопитесь, торопитесь!».
Словно по мановению волшебной палочки тут же нашлись жгуты, бинты, йод и другие медикаменты, а спустя не более 5 минут была готова телега с запряжённой в неё вороной лошадью. Нас, раненых, ослабевших, беспомощных уложили на днище телеги, устланное аккуратно соломой.
Мы с тревогой на душе, пожеланиями взаимного добра и благополучия тепло распрощались с женщинами и ребятишками. В обстановке спешки, общего беспокойства и тревоги (а, возможно – и растерянности), мы не обменялись с нашими спасителями своими адресами и именами. Не спросили мы у них и названия их деревни. Каждый из нас выполнял свой долг. Они помогали нам, советским авиаторам избавиться от тяжёлых последствий встречи с гитлеровским танком, рискуя заведомо многим. Мы же, предпринимая меры к тому, чтобы свести возможность этой встречи к нулю, двинулись в путь в направлении леса по просёлочной дороге, которая должна была привести нас в город Боровск, расположенный от этого места километрах в 20 – 25-ти. Впереди телеги шагал бодро белобрысый, босоногий парнишка лет десяти – двенадцати. Звали его не то Сергеем, не то Андреем. Он вызвался проводить нас до леса. Мальчишка дошёл до леса, остановился и, уверенным жестом указав на нужную дорогу, сказал – «Дяденьки, держитесь этой, хорошо наезженной колеи, не сворачивайте с неё, особенно вправо. До свидания!» –, помахал нам несколько раз рукой, резко развернулся и побежал обратно, исчезнув за перелеском из поля зрения так же быстро, каким было и его неожиданное, внезапное появление перед телегой в начале пути. Сердце крепко сжалось, заныло. Мысли безудержно в голове бродили, сменяя одна другую. Стало ещё тяжелее и труднее.
В город Боровск мы прибыли под утро следующего дня (08.10.1941), после 20-часовой, предельно медленной езды, сопровождаемой частыми и долгими остановками. Вынуждали их делать Савин и я. Дела наши были настолько плохи, что во имя избавления от страданий мы приставали к Минакову с просьбой оставить нас в любой хате, попадавшейся в лесу. Однако, он категорически отказывался удовлетворить наши просьбы. К счастью, Николай Петрович оказался в своих действиях совершенно правым.
В Боровске, расположенном от Москвы на юго-западе в 100 километрах, располагался Штаб 4-й армии. Савину и мне казалось, что уж теперь настало время нашего избавления от мук, связанных с ранениями.
Всё оказалось совсем не так. В Штабе Минакова заставили отвезти нас на той же телеге в полевой госпиталь, расположенный в пригородном доме отдыха. Там нас приняли не очень радушно. Госпиталь был изрядно переполнен тяжелоранеными воинами. На операционные столы мы смогли попасть – не по вине персонала – лишь к исходу дня.
В госпиталь всё больше и больше прибывало искалеченных солдат и командиров. Вокруг – стоны, крики, боль собственных ран не давали возможности сомкнуть глаза, «прикорнуть», как говорят, на минутку, хотя спать хотелось очень. А тут ещё поползли по госпиталю слухи, что немцы вот-вот должны захватить Боровск. Чувствовалось это и в поведении медицинского персонала, который необычно нервничал, основательно тревожился. Многие из них ходили с опухшими от слёз глазами. В голову лезли мысли, которые были по своему содержанию далеко не успокаивающими. Так всё продолжалось для нас в этом, прифронтовом госпитале до полуночи. Слышу, как кто-то меня тормошит. Я невольно, по привычке посмотрел на часы (они показывали 23.35), а затем обернулся. У койки стояли Минаков, Сельвиди и ещё два неизвестных нам воина с носилками. Мы тепло с Колей и Жорой расцеловались. Сообщение Минакова нас очень обрадовало. Он сказал: «Друзья! Собирайтесь в дорогу! По договорённости с начальником и медиками я получил разрешение отвезти вас в Москву! Для этого в моё распоряжение выделена полуторка» (так называли в те годы нашу прославленную, полуторатонную по грузоподъёмности автомашину).
Его сообщение нас так поразило, что оба мы впали в какое-то необъяснимое, шоковое состояние. Под горло подкатывались удушающие комки, на глаза проявились слёзы. Не сговариваясь, одновременно мы воскликнули: «Мы спасены!».
Уже потом, по дороге в Московский госпиталь имени Склифосовского, куда нас вёз на полуторке Минаков, меня, лежащего в кузове с Савиным и другими ранеными бойцами (их было около 16 человек), вдруг осенила тогда мысль, которая неотступно всегда жила и продолжает жить со мной. Все мы в вечном, неоплатном долгу перед такими, как Николай Петрович Минаков и Георгий Дмитриевич Сельвиди, беспредельно любивших свой народ и Отчизну. Не будь их тогда у нас, нам бы победа далась значительно труднее, наши потери бы в годы войны оказались неимоверно большими. Такими людьми, как Минаков и Сельвиди, в то трагическое и славное время была спасена жизнь многим миллионам наших соотечественников.
Судьба отнеслась по-разному к моим друзьям по экипажу. Не дожил до Дня Победы Георгий Дмитриевич Сельвиди. Он погиб при выполнении своего 76-го вылета на аэродроме Сеща 13 августа 1942 года, похоронили его в Монино. Погиб на 36-м вылете мой стрелок по экипажу Симакова Карпенко Василий Иванович, которого мы похоронили в деревне Туношна Ярославской области. Не знаю достоверно, что стало с Дмитрием Савиным. Оба моих командира – Николай Петрович Минаков и Иван Николаевич Симаков – успешно закончили Великую Отечественную войну, затем не менее успешно продолжали летать командирами в Гражданском Воздушном Флоте, оба награждены правительственными наградами за их вклад в разгром гитлеровской Германии, а Иван Николаевич Симаков был ещё удостоен высокого звания Героя Советского Союза. Сходна их судьба и в том, что не дожили они до преклонного возраста, умерли от тяжёлых недугов: Иван Николаевич Симаков – в 1953 году, Николай Петрович Минаков – в 1984 году. Оба захоронены в Москве.
Мне досталась относительно счастливая судьба – хотя бы потому, что в 75 лет могу писать вам, наследникам Минакова о моих друзьях-товарищах по экипажу.
С глубоким уважением – всегда ваш Г.И.Миневич
I. Будете летать с Симаковым
В 455-й полк Авиации Дальнего Действия я прибыл в июне 1942 года. В полдень того же июньского дня я был принят командиром полка Г.И. Чеботаевым и старшим штурманом М.И. Ларкиным. С Георгием Ивановичем беседа длилась недолго, а вот с Марком Ивановичем затянулась основательно. Ларкин дотошно расспрашивал меня обо всём. Отвечая ему, я был вынужден рассказать, говоря анкетным языком, почти всё – и то, что был артиллеристом, окончил нормальную (с трёхгодичным сроком обучения) Сумскую артиллерийскую школу, дослужился до помощника комбатра (командира артиллерийской батареи). В звании лейтенанта стал слушателем Роганьской школы лётчиков и лётнабов, работал лётчиком-наблюдателем, штурманом звена, эскадрилии. В звании старшего лейтенанта осенью 1940 года был направлен совершенствовать свою специальность штурмана на Высшие Полтавские авиационные курсы (ПАКУ). Курсы закончил в дни начала войны. По распределению, одновременно с 30-ю сокурсниками, был определён в 420-й полк Дальнего Действия, входивший в состав 81-й авиадивизии, которой сначала командовал прославленный лётчик, Герой Советского Союза М.В. Водопьянов, а затем – А.Е. Голованов (будущий командующий Дальней Авиацией), В этом полку я и начал боевую работу.
Марк Иванович внимательно слушал меня. Затем сказал:
- Товарищ старший лейтенант, в Ваших документах значится, что Вы работали до войны два года штурманом эскадрилии, сделали несколько боевых вылетов в составе 420-го полка, в одном из них, 7 октября 1941 года под Юхновым были сбиты, тяжело ранены. Так ли это?
Отвечаю:
- Так.
Заметив на моей гимнастёрке прикреплённый орден Красной Звезды, он продолжал расспрашивать:
- За что награждены боевым орденом?
- За этот, последний боевой вылет.
- К нам в полк откуда прибыли?
- Из запасной авиационной бригады Дальнего Действия. Туда попал на переподготовку после госпитального лечения.
- Какой у Вас общий налёт?
- Всего налетал на разных типах около 700 часов.
В конце беседы Марк Иванович, как мне показалось, щадя моё самолюбие и возраст (в то время мне исполнилось 32 года, хотя я числился по документам 30-летним), смущаясь, произнёс:
- Товарищ Миневич, у нас сейчас нет свободных мест для назначения Вас на должность штурмана эскадрилии. Мы можем использовать Вас штурманом звена. Согласны ли Вы?
М.И. Ларкин, видимо, ожидал от меня амбициозных возражений. Между тем, такое решение вопроса о моём должностном назначении меня устраивало по многим причинам. Прежде всего, потому, что мне хотелось начать летать и бить фашистскую нечисть, не связывая себя должностными обязанностями штурмана эскадрилии. И я ответил, что согласен с его решением.
Как-то бодрее – словно с плеч Ларкина свалилась тяжёлая ноша – Марк Иванович заключил:
- Очень хорошо! Вы будете летать в экипаже старшего лейтенанта Симакова! – Продолжил. – По возрасту и опыту работы вы друг другу подходите. Договорённость на этот счёт с командиром 2-й эскадрилии майором В. Вериженко, в распоряжение которого Вы направляетесь, имеется.
Так в июне 1942 года судьба свела меня с замечательными людьми: Симаковым Иваном Николаевичем, стрелком-радистом Прохуренко Павлом Ивановичем, стрелком Карпенко Василием Ивановичем и – несколько позднее – со Струковым Михаилом Ивановичем.
II. Знакомство с И.Н. Симаковым
Встреча с Иваном Николаевичем произошла на второй день моего прибытия в полк. Тогда он и я уселись на скамейке просторной веранды 2-й эскадрилии 455-го полка. Разговорились. Как бы изучая друг друга, присматривались. О чём говорили? О многом. О положении на фронтах. Вспомнили наши семьи, родных и близких, отдавших жизнь за Родину. Разговор коснулся и предстоящей совместной боевой работы. Тогда мой будущий командир экипажа показался мне степенным, невозмутимым, очень добродушным. Среднего роста, крепко сложенный, с мужественным лицом. Пятнадцать лет непрерывной лётной работы и год войны сделали его лицо старше своих 36 лет.
Я был искренне поражён, когда узнал, что Симаков в составе Особой группы ГВФ совершил с июня 1941 года по май 1942 года свыше 100 боевых вылетов в интересах Ленинградского и Западного фронтов. В течение суток делал часто по 2 – 4 боевых вылета. Более 20 раз летал в тыл врага, выбрасывал десанты в районе Юхнова и Вязьмы. Совершал посадку к партизанам.
В эти, первые дни пребывания в полку я познакомился с двумя сержантами срочной службы – с Прохуренко Павлом Ивановичем и Карпенко Василием Ивановичем. Оба они были, как и я, включены в экипаж Симакова: первый – стрелком-радистом, второй – стрелком. Василий Иванович сделал в составе нашего экипажа около 35 боевых вылетов, был переведён в другой экипаж на должность стрелка-радиста и вскоре погиб. Вместо него в экипаже стал летать стрелком Струков Михаил Иванович. Все они были под стать своему командиру – хорошими людьми, отличными специалистами и воинами. Совершили с Симаковым множество боевых вылетов: Прохуренко П.И. – 250, Струков М.И. – более 190. Они мне дороги потому, что вместе с ними я прошёл по тяжёлым дорогам войны, был свидетелем и непосредственным участником становления и мужания Симаковского экипажа.
В период Великой Отечественной войны Иван Николаевич Симаков совершил без малого 360 боевых вылетов, из них в 455-м и 109-м авиационных полках Дальнего Действия – 254 боевых вылета. Выдержал и победил во всех этих, чудовищных схватках с врагом. Нетрудно подсчитать, что ему приходилось идти в бой в среднем через каждые четверо суток (от себя скажу, что этого в годы войны было достаточно, чтобы представить И.Н. Симакова к званию дважды Героя Советского Союза, но, к сожалению, этого не случилось).
Выдержать такое напряжение мог только человек, беспредельно любящий Родину, отважный, хладнокровный, высшего лётного мастерства, способный принимать в воздухе в короткое время единственно правильное решение. Всеми этими качествам несомненно обладал Иван Николаевич Симаков. Не раз попадал его экипаж под шквал зенитного и истребительного огня, но умелым и своевременным маневром выходил из боя с победой.
И ещё об одном, очень важном положительном качестве Ивана Николаевича хочется сказать особо. На земле, при подготовке к каждому боевому вылету, при обсуждении и составлении плана полёта он проявлял предельную серьёзность и внимательность ко всему. Был педантично требователен к себе и всем членам экипажа. Точно производил прокладку на карте, штурманские расчёты. Определял все варианты действия экипажа в особо сложных условиях.
В кабине самолёта он всецело преображался. «Земная» его медлительность вовсе исчезала. В самолёте находился совершенно другой человек – собранный, сосредоточенный. Ценой огромных усилий на земле ковал он в себе и в нас уверенность действия в воздухе. Слаженность работы технического состава в лице техника самолёта Лёвкина Фёдора Ивановича и других, энергия и самоотдача тех, кто шёл в очередную атаку на врага, сделали возможным, чтобы бомбы экипажа Симакова настигали и сокрушали фашистов под Ленинградом, Москвой, Сталинградом, в Заполярье, в Белоруссии, в Прибалтийских и других операциях наших войск, а также в Кёнигсберге, Тильзите, Данциге, Истенбурге, Дебрецене, Берлине и многих других городах, где властвовали гитлеровцы. Более тысячи часов провёл он в полёте на боевых маршрутах, общая протяжённость которых близка к длине экватора.
Высокий авторитет в полку Симакова был непререкаемым. Отдавая дань уважения его возрасту и мужественному характеру, все величали его ласково «Батя». Применяя к характеристике Симакова Ивана Николаевича известный восточный афоризм, несколько его перефразируя, можно сказать: в нашем полку он был «…храбрейший среди скромных и скромнейший среди храбрых».
Мне удивительно повезло, что я знал Ивана Николаевича, его экипаж, что летал с ним в качестве штурмана более чем в ста боевых вылетах. Мне также повезло, что после госпитализации (в связи с тяжёлым ранением), я попал в замечательный 455-й авиационный полк 36-й дивизии Дальнего Действия, богатый боевыми традициями, славу которого множили люди талантливые, стойкие, мужественно идущие к победе над врагом, верные до конца любимой Родине.
III. Хроника одного (из многих) боевого вылета
В боевых порядках полка экипаж Ивана Николаевича Симакова, выполнял различные обязанности, в том числе – разведчика погоды, наводчика и осветителя, зажигальщика, фотографа и контролёра. Чаще всего экипажу приходилось летать в эшелоне бомбардировочного удара. Об одном из таких боевых вылетов хочется рассказать.
Это произошло в январе 1943 года. Я отчётливо помню ощущение радости, охватившее советских людей в то далёкое, военное время, когда Красная Армия, отвоёвывая у врага стратегическую инициативу, наносила ему сокрушительные удары под Сталинградом, активизировала боевые действия на многих фронтах.
16 января 1943 года наш 455-й авиационный полк получил приказ нанести бомбовый удар в интересах Калининского фронта по железнодорожному узлу Новосокольники, который находился в глубине 50 километров от линии фронта.
В те дни, под влиянием обширного антициклона, распространившегося на всю Европейскую часть СССР и многие районы Запада, стояли ясные морозные ночи.
Выполняя приказ командира полка, экипаж Симакова готовился занять в боевом порядке место в эшелоне бомбардировщиков (в бомболюки и на внешнюю подвеску были снаряжены полторы тонны осколочно-фугасных бомб).
Вылетел Иван Николаевич на боевое задание в строго заданное время. Вывел свой самолёт на исходный пункт маршрута, взял курс к цели. Видимость ориентиров в ту ночь была прекрасной, что позволило экипажу вести детальную ориентировку. Мы знали, что цель и её район интенсивно прикрываются с земли и с воздуха средствами противовоздушной обороной противника. Понимали, что преодолеть оборону врага нелегко. Так оно и случилось. На подходе к линии фронта экипажу дважды пришлось отбивать настойчивые атаки истребителей противника. Прохуренко и Струков огнём своих пулемётов вынудили истребителей отступить и прекратить преследование.
Неблагоприятная обстановка создалась на самом ответственном участке, в 10 – 6 километрах недолетая цели. Наш самолёт был встречен ураганным заградительным огнём зенитной артиллерии. Однако, настойчивость экипажа позволила, в конечном счёте, поразить цель и выполнить боевое задание. Но какой ценой?!
Над целью, на боевом курсе, в самый ответственный момент полёта (когда я был занят прицеливанием), Иван Николаевич обратил внимание на то, что с правым мотором творится неладное. И как только я доложил ему «Бомбы сброшены, задание выполнено, закрываю бомболюки!», то услышал его голос:
- Гриша, давай курс домой напрямую! Правый мотор подбит, прекратил работать!
Я назвал ему расчётный курс, помог вывести самолёт в нужное направление. Посмотрел в сторону повреждённого мотора, увидел торчащие неподвижные лопасти его винта. Самолёт стал интенсивнее, чем нам хотелось, терять высоту. С каждой минутой полёта обстановка становилась всё сложнее и сложнее, она усугубилась ещё и тем, что на правом моторе вдруг задрался круто вверх капот. Из-за этого резко ухудшились лётные качества самолёта, который, вздыбившись, норовил свалиться в штопор. Симакову пришлось тратить много сил, использовать своё лётное мастерство, чтобы удержать самолёт в полёте на предельно критических углах и скоростях. Ему всё труднее и труднее удавалось это делать. Иван Николаевич был вынужден обратиться ко мне. Между нами возник короткий диалог:
- Гриша! Мне очень тяжело удерживать ногой педаль самолёта! Помоги мне!
- Хорошо, Ваня! Потерпи, пока я приведу в рабочее состояние педали в моей кабине. Подключаю себя!
- Спасибо, Гриша! Стало во много крат легче! Необходимо спасти самолёт! Подыскивайте поудобнее площадку!
Это было обращено уже не только ко мне, но и к Прохуренко и Струкову. Самолёт продолжал интенсивно снижаться. Невообразимо быстро приближалась земля. Впереди – ослепительная белизна снежного настила выбранной среди сплошного леса площадки. Слышим, как самолёт с неестественно задранным носом касается сначала снега «дутиком» - маленьким колесом в конце фюзеляжа самолёта (почему-то так смешно авиаторами прозванным). Не сговариваясь, все мы кричим: «Земля!». Иван Николаевич выключает левый мотор и плавно заставляет машину приземлиться на «брюхо». Наши переживания, беспокойства об исходе полёта улеглись, всё тревожное осталось позади.
Высоко в небе один за другим, почти с равными интервалами пролетают над нами самолёты нашего полка. Они возвращаются на свой аэродром.
Симаков, я и Струков выходим из самолёта. Оставляем Прохуренко дежурить у радиоприёмника. Стараемся скрыть радость и волнение.
Осматриваем самолёт, повреждённый мотор. В нём много пробоин и осколков от зенитных снарядов. Чудом остался висеть на моторе искорёженный до неузнаваемости капот, причинивший нам столько хлопот и тревожных минут.
Мы хорошо знали, что позывные нашего экипажа «земля» разыскивает в эфире. Мы также хорошо знали, что наш передатчик, подключённый к самолётному аккумулятору, в состоянии работать не дольше семи минут. Исходя из этого, нам пришлось заранее подготовить текст следующего содержания: «Произвели (указали время) посадку на фюзеляж Ранцево (широта, долгота). Над целью огнём ПВО разрушен правый мотор. Необходима техпомощь. Экипаж здоров. Ждём указаний».
Стрелок-радист Прохуренко, дежуривший у самолётного радиоприёмника, сумел выбрать наиболее удобное время, связаться с командным пунктом 455-го полка, передать текст телеграммы и получить подтверждение о её приёме.
На следующий день к нам прибыл на самолёте У-2 связной, а затем – и ремонтная бригада технического состава, которая и восстановила машину, и мы спустя десять дней снова с Иваном Николаевичем Симаковым включились в боевую работу.
Заключение
Я погрешил бы, если в своём рассказе о Герое Советского Союза Иване Николаевиче Симакове не сказал бы вот о чём. Из прочитанного может создаться впечатление, что я летал с Симаковым в течении всей войны. Это не совсем так, и я уже упоминал о том, что из 129 совершённых мной вылетов, более 100 я произвёл с Иваном Николаевичем. К моему огорчению, из его экипажа я выбыл, в связи с переходом на работу заместителем главного штурмана 36-й авиационной дивизии, а затем – заместителем главного штурмана 8-го авиационного корпуса, в состав которого входили полки 36-й и 48-й авиационных дивизий. Вместо меня с Симаковым летали разные штурманы, но из них больше всех – Георгий Степанович Лысов. Связь с Иваном Николаевичем я всё же не терял долго. Она продолжалась, когда мы оба участвовали в войне против милитаристской Японии и в разгроме Квантунской армии, и не прекращалась во время совместной службы в частях Авиации Дальнего Действия на Дальнем Востоке, вплоть до его демобилизации. Прожил Иван Николаевич славную, но очень короткую жизнь. Умер в расцвете профессиональной деятельности в 1953 году, всего в 47 лет. Похоронен в Москве.
Немало героических страниц в историю Великой Отечественной войны вписали воины частей и соединений 8-го авиационного корпуса Авиации Дальнего Действия. Не всем им посчастливилось дожить до Победы. Многие лётчики, штурманы, стрелки-радисты, стрелки - погибли, пали смертью храбрых, во имя разгрома фашистской Германии, во имя мира и счастья нашего народа, всего человечества.
Март 1987 года, город Винница.
Григорий Исаакович Миневич родился 15.06.1912 (по официальным документам; фактически – 15.06.1910) - в деревне Нагорные (ныне – Козенского сельского совета Мозырского района Гомельской области Республики Беларусь). Призван в РККА в декабре 1932 г. из Днепропетровска. В 1935 г. окончил Сумскую артиллерийскую школу и далее, как старший лейтенант, командир артиллерийской батареи, стал слушателем 9-й (Харьковской) военной авиационной школы лётчиков и лётчиков-наблюдателей.
С 1938 г. служил в Военно-Воздушных Силах Красной Армии последовательно лётчиком-наблюдателем, штурманом авиационных звена и эскадрильи. В 1940 г., как старший лейтенант, штурман 1-й эскадрильи 140-го скоростного бомбардировочного авиаполка, стал слушателем Высших Полтавских авиационных курсов усовершенствования штурманов. С 26.06.1941г. – штурман воздушного корабля Ер-2 420-го дальнебомбардировочного авиаполка особого назначения, в составе экипажа которого совершил 14 боевых вылетов. В последнем из них, 07.10.1941г., был тяжело ранен (первое, легкое ранение получил еще 04.09.1941г.), но после лечения в госпитале признан вновь годным к лётной службе и направлен в запасную авиационную бригаду, для переучивания на воздушный корабль ДБ-3ф (Ил-4). С 12.08.1942г. – последовательно штурман авиационного звена и начальник воздушной артиллерийской службы 455-й бомбардировочного авиаполка. Всего в период 12.07. – 07.10.1941г. и 22.08.1942 – 25.01.1945г. совершил 129 боевых вылетов (из них 115 – ночью) с общим боевым налётом 529 часов. В дальнейшем - служил в Управлениях 8-го и 19-го авиакорпусов Авиации Дальнего Действия заместителем главного штурмана-главным инструктором по радионавигации. Участник Советско-японской войны 1945 г. Член ВКП (б) с 1943 г. Продолжал службу в Дальней Авиации до 02.08.1956г., когда был уволен в запас в звании полковника с должности старшего штурмана Воздушной Армии. В 1988 г., когда были опубликованы его воспоминания, проживал в г.Винница. Кавалер многочисленных наград: 3 орденов Красного Знамени (награждён ими в 1943, 1953 и.1955 гг.), 3 орденов Отечественной войны – I степени (1985) и II степени (1942 и 1945), 2 орденов Красной Звезды (1941 и 1948), медалей: «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За оборону Ленинграда», «За оборону Сталинграда», «За оборону Советского Заполярья», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.», «За победу над Японией».
Константин Стрельбицкий: «Маловероятно, что в самой Виннице сохранились экземпляры этой брошюры. Но ещё в 2020 г. фотокопии (весьма низкого качества) этого издания, выложил в одной из социальных сетей потомок бывшего однополчанина автора. Несмотря на частичную «нечитаемость» этих фотокопий, я смог вручную набрать с них полный текст этих воспоминаний, а затем и минимально отредактировать его, с точки зрения грамматики и пунктуации русского языка (к сожалению, машинописный текст воспоминаний, при выходе в свет в 1988 году, не проходил ни какого-либо редактирования, ни даже элементарно необходимой корректуры). При этом, в нем были бережно сохранены авторские текст и стиль этих воспоминаний, полностью «раскрыты» сложносокращённые слова и военные аббревиатуры».
Леонид Терушкин, Заведующий Архивом Центра «Холокост»: «Прежде всего, хочется выразить искреннюю благодарность другу и коллеге К.Б.Стрельбицкому, за его усилия по восстановлению воспоминаний Г.Миневича и за возможность с ними ознакомиться, их использовать. Очень важно наше сотрудничество в деле возвращения забытых имен героев Второй мировой войны. Воспоминания публикуются практически в полном объеме. К сожалению, большинство фотографий издания - крайне низкого качества».